Король бродяг - Страница 84


К оглавлению

84

Джек схватил единственную свечу, освещавшую буфетную, и шагнул в дверь, ожидая увидеть склеп, наполненный гниющими трупами. Однако оказался в чистенькой кухоньке.

Посередине на мясницкой плахе лежала рыбина, такая тухлая, что кожа на ней пузырилась.

В дальнем конце была маленькая дверь. Джек открыл её и увидел типичный парижский закоулок. Однако перед его мысленным взором стояла совсем другая картина: несколько минут назад он с обнажённой саблей в руке проехал мимо герцога д'Аркашона. Одно движение, и человек, который (как Джек теперь знал наверняка) обратил в рабство Элизу и её мать, был бы мёртв. Джек мог вернуться в дом и довершить несделанное, однако он понимал: время упущено.

Турок лбом подтолкнул Джека в дверь, торопясь выбраться на относительно свежий воздух, пахнущий помоями и человеческими испражнениями. Было слышно, как сзади ломают дверь буфетной.

Турок взглянул вопросительно. Джек вскочил в седло, и конь, не дожидаясь приказа, взял с места в карьер. В городе уже подняли тревогу. Скача через Королевскую площадь – искры летят из-под новеньких подков, плащ развевается на ветру, короче, тот самый силуэт, на который Джек рассчитывал, – он обернулся, указал саблей в проулок и заорал: «Vagabonds! Vagabonds anglais!» Над крышами темнели в лунном свете зубчатые стены Бастилии; рассудив, что именно туда дворянин поскакал бы за подкреплением (не говоря уже о том, что это самая короткая дорога из города), Джек развернул к ним Турка и отпустил поводья.

Амстердам
1685


К делам тебя влечёт рассвет?
В любви порока злее нет!
Скупца, глупца и подлеца
Любовь простит – но не дельца!
Любовник, что к делам с восходом солнца
Бежит от милой, – хуже двоежёнца.


– Кто это такой громадный, высоченный, бородатый, неопрятный, неотёсанный, с острогой?.. – У Элизы закончился набор эпитетов. Она смотрела в окно кофейни «Дева» на неприкаянного Нимрода, который маячил у дверей, заслоняя солнце косматой меховой шубой. Служители кофейни, и Джека-то впустившие неохотно, решительно преградили путь свирепому дикарю с острогой.

– Ах, он? – невинно переспросил Джек, как будто под описание подпадал кто-то ещё. – Евгений-раскольник.

– Что значит «раскольник»?

– Убей меня… знаю только, что они бегут из России со всех ног.

– Ну а как ты с ним познакомился?

– Понятия не имею. Просыпаюсь в «Ядре и картечи», а он сопит рядом, и борода у меня на шее, словно шарф.

Элиза грациозно передёрнула плечами.

– Однако «Ядро и картечь» в Дюнкерке…

– И что?

– Как ты попал туда из Парижа? У тебя не было приключений, бешеных скачек, поединков…

– Может, и были. Не помню.

– А что с раной?

– Мне удалось заручиться помощью целой команды голодных червей – они не дали ей загноиться. Заросло, как на собаке.

– Разве можно забыть целую неделю пути?

– У меня теперь так голова работает. Как в пьесе, где зрителям показывают самые яркие моменты, а всё скучное якобы происходит за сценой. Я вылетаю с Королевской площади… занавес, антракт. Занавес поднимается: я в Дюнкерке, в лучшей комнате «Ядра и картечи», у мистера Фута, рядом Евгений, а на полу вокруг разбросаны его меха и янтарь.

– Так он своего рода коммерсант? – спросила Элиза.

– Не надо снобизма, девонька.

– Я просто пытаюсь понять, откуда он взялся в этой пьесе.

– Понятия не имею: он ни на каком языке не говорит. Я спустился и задал несколько вопросов мистеру Футу, владельцу гостиницы, человеку весьма выдающемуся, бывшему приватиру.

– Ты говорил мне, говорил мне, говорил мне о мистере Футе.

– Он сказал, что неделю-две назад Евгений вошёл на баркасе в бухточку, где стоит «Ядро и картечь».

– То есть подошел на баркасе с какого-то корабля, стоящего на якоре в Дюнкерке?

– Нет, все как я говорю: просто появился из-за горизонта. Догрёб до берега и рухнул на пороге ближайшего дома, который оказалась старушка-гостиница. В лучшие времена мистер Фут, вероятно, выбросил бы бедолагу, как дохлую рыбину, но нынче с постояльцами негусто, выбирать не приходится. Кроме того, выяснилось, что баркас доверху наполнен арктическими сокровищами. Мистер Фут перенёс их наверх, потом закатил самого Евгения в грузовую сеть и лебёдкой втащил и окно, рассчитывая, что тот, проснувшись, расскажет, где водится такое добро.

– Что ж, деловая стратегия мистера Фута вполне ясна.

– Вот снова ты. Если дашь мне закончить, то не станешь судить мистера Фута так строго. Ценою многочасового каторжного труда он предал земле останки…

– Что?! Ты не говорил ни о каких останках.

– Забыл упомянуть, что в баркасе с Евгением были товарищи, павшие жертвой стихий…

– …или Евгения.

– Мне тоже так подумалось. Но затем, поскольку Господь дал мне больше мозгов и меньше желчи, чем некоторым, я сообразил, что в таком случае раскольник просто выбросил бы их за борт, особенно когда они начали вонять. Мистер Фут – рассказываю это для того лишь, дабы очистить Евгения от подозрений, – сообщил, что некоторые трупы до костей обклевали чайки.

– Или обгрыз голодный Евгений. – Элиза поднесла чашку к губам, чтобы скрыть торжествующую улыбку и взглянуть на русского, который прохаживался, попыхивая грубой трубкой и остря зубья гарпуна карманным оселком.

– Решительно невозможно представить моего друга-раскольника в хорошем свете – хотя на самом деле у него золотое сердце, – пока ты, вся такая из себя чистенькая недотрога, смотришь на его грубую внешнюю оболочку. Так что пошли дальше, – сказал Джек. – Следом появляюсь я, весь обвешанный французскими побрякушками, и не многим живее русского. Мистер Фут забирает к себе и меня. И наконец, некий французский дворянин предлагает купить у него «Ядро и картечь», чем доказывает, что Бог троицу любит.

84