– Ты хорошо осведомлен. Хотел бы я знать, всему свету известно, что герцог Аркашон имеет дело с Берберией, или это ты такой особенный?
– А что, похоже?
– Говорят, что Эммердёр – король бродяг.
– Тогда почему герцог не поселил меня в лучших своих покоях?
– Потому что я немало постарался, чтобы твоя личность осталась неизвестной.
– А я-то гадал, почему до сих пор жив.
– Если бы они узнали, кто ты, тебя бы несколько дней кряду рвали железными клещами на площади Дофина.
– Отличное место – вид оттуда красивый.
– Это всё, что ты хочешь сказать в благодарность?
Молчание. По всему особняку со скрипом открывались двери, словно мобилизуясь для бала. Джек слышал, как бочонки катят через двор, и (поскольку к дерьму уже принюхался) ловил аромат жаркого на вертелах и пирожных, вынимаемых из печей.
– Мог бы по крайней мере ответить на мой вопрос, – сказал Черчилль. – Все ли знают, что герцог тесно связан с Берберией?
– Здесь не помешала бы встречная любезность.
– Я не могу тебя выпустить.
– Я вообще-то думал о трубочке.
– Забавно; я тоже. – Черчилль подошёл к двери конюшни и, знаком подозвав мальчика, потребовал des pipes en teire, du tabac blonde и du feu.
– Так король Луй тоже будет на маскараде у герцога?
– По слухам, он готовит костюм в Версале, в большой тайне. Говорят, что-то невероятно дерзкое. Все французские дамы трепещут.
– Разве это не постоянное их состояние?
– Мне знать не положено. Я женился на строгой, некоторые бы даже сказали суровой английской девушке по имени Сара.
– И кем же нарядится она? Монахиней?
– О, она в Лондоне. Я тут с дипломатической миссией. Тайной.
– Вы стоите передо мной в таком наряде и уверяете, будто миссия тайная?
Черчилль расхохотался.
– Вы меня за недоумка держите? – продолжал Джек. Боль в ноге раздражала непомерно, а от того, что он часто дёргал головой, отгоняя мух, ошейник до крови натёр кожу.
– Ты до сих пор жив только из-за своего теперешнего недоумия, Джек. Известно, что Эммердёр умен, как лис. Из-за невероятной глупости твоих поступков никто пока не додумался, что ты – это он.
– И как во Франции наказывают недоумков, отчебучивших ужасную глупость?
– Ну, вообще-то тебя собирались прикончить. Однако мне, кажется, удалось их убедить, что, поскольку ты не просто сельский дурачок, а английский сельский дурачок, вся история на самом деле комична.
– Комична? Не нахожу.
– Герцог Бурбонский задал званый обед. Пригласил известного литератора. Обиделся на него. Когда тот отвернулся, герцог в шутку высыпал ему в вино содержимое своей табакерки. Литератор выпил и умер – обхохочешься.
– Какой дурак станет пить вино с табаком?
– Речь не об этом, речь о том, что французская знать находит смешным, – и как я спас твою жизнь. Не отвлекайся!
– Давайте отбросим вопрос «как» и спросим «зачем»; зачем вы спасли мне жизнь, ваше благородие?
– Когда человека рвут на части клещами, неизвестно, что он сболтнёт.
– А-а.
– Когда мы последний раз виделись, ты был обычный бродяга. Если бы выяснилось, что мы – старые знакомые, ничего особенного не случилось бы. Теперь ты – легендарный побродяга, герой авантюрных романов, о котором говорят в салонах. Если станет известно о наших давних связях, мне это будет весьма некстати.
– Что же вы не дали тому малому меня заколоть?
– Наверное, надо было, – скорбно произнёс Черчилль. – Я не сообразил. Очень странно. Если бы я придержал руку и дал событиям развиваться своим чередом, тебя бы уже не было. Однако что-то меня дёрнуло…
– Бес противоречия?
– Твой старый приятель? Да, видать, он спрыгнул с твоего плеча на моё. Как последний недоумок, я спас тебе жизнь.
– Ну, вы показали себя в высшей степени благородным и доблестным недоумком. Убьёте меня сейчас?
– Непосредственно – нет. Ты теперь каторжник. Твоя партия выходит из Марселя завтра утром. Дорожка неблизкая.
– Знаю.
Черчилль сел на скамейку, стащил один сапог, затем второй, вынул из-за голенищ мягкие турецкие туфли и натянул на ноги. Потом бросил сапоги Джеку; они плюхнулись в навоз, на время разогнав мух. Тут как раз подошёл мальчик с двумя набитыми трубками и свечой. Через некоторое время мужчины уже довольно пускали дым.
– Я знаю о берберийских связях герцога от беглой рабыни, которая считает эту информацию частью глубоко охраняемой личной тайны, – сказал наконец Джек.
– Спасибо, – произнес Черчилль. – Кстати, как нога?
– Кто-то пырнул её шпагой, а в остальном замечательно.
– Тебе надо на что-то опираться… – Черчилль вышел наружу и через мгновение вернулся с Джековым костылём. Некоторое время он держал костыль на руках, взвешивая. – Что-то немного тяжеловат с этого края – иноземный, что ли?
– Да.
– Турецкий?
– Хватит со мной шутки шутить, Черчилль.
Черчилль развернул костыль и, как копьё, метнул в навозную кучу.
– Куда бы ты ни собрался, вали поскорей и не задерживайся во Франции. В двух днях пути отсюда по Марсельской дороге начинаются владения графа де Жуани.
– Это ещё кто?
– Тип, которого ты сбил с лошади. Несмотря на мои прежние утешительные заверения, он не находит тебя комичным, и если ты войдёшь на его земли…
– Клещи.
– Именно. Так вот для страховки. Я отправил хорошего знакомого на постоялый двор к северу от Жуани. Он должен смотреть на Марсельскую дорогу и, если увидит, что тебя по ней гонят, проследить, чтобы дальше этой гостиницы ты живым не ушёл.
– Как он меня узнает?
– К этому времени ты будешь раздет догола, и твой самый главный признак – отлично виден.